Как известно, о. Сергий Булгаков понимал разработанную им софиологию не только как конкретное учение о Софии Божественной и тварной, но и как своего рода ключ к решению всех богословских проблем, требующих для этого изложения на «языке софиологии». Отсюда вытекает необходимость понять, каким образом указанный язык соотносится с традиционными языками богословия и приводит ли действительно его употребление к существенно иному уровню богословского дискурса и богословского знания. В предлагаемой статье проблема рассматривается на примере триадологии о. Сергия. Ее основные положения формулируются автором исходя из prius’a субъекта, который полагает себя как я, ты, он. В тварном субъекте это является мысленными актами, однако в абсолютном Божественном Субъекте предстает как триединство Божественных Лиц. Такое раскрытие догмата противопоставляется о. Сергием прежде всего западной традиции, исходящей, по его мнению, со времен блж. Августина из prius’a сущности, что находит себе окончательное выражение в работах Фомы Аквинского. Однако рассмотрение Августиновой триадологии показывает, что в его текстах указанные о. Сергием фрагменты не поддаются однозначной интерпретации в булгаковском смысле, что согласно Августину в Троице сущность не является первичной по отношению к личности; что троичность не выводится Августином из отношений (как это имеет место у Фомы); что Августиновы психологические аналогии подразумевают не только prius субъекта, но и его триипостасность. Таким образом, булгаковские интенции оказываются гораздо ближе к концепции критикуемого им отца западной Церкви, чем это могло бы показаться на первый взгляд. Последнее, в свою очередь, заставляет проанализировать язык софиологии для выделения его внутренних характеристик и ставит исследователя перед вопросом о возможности прочтения по крайней мере некоторых булгаковских тезисов с вынесением их за скобки софиологического контекста, столь дорогого самому их автору.
русское богословие, о. С. Булгаков, софиология, триадология, личность, блж. Августин